Семиры и В.Веташа «АСТРОЛИНГВА»
Семира (Щепановская
Е.М.)
КОСМИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ ЦИОЛКОВСКОГО
//
Космизм и органицизм в пространстве культуры Санкт-Петербурга СПбГЭУ, 2016 С.84-92
доклад
на международ конф. СПбГУ, Дома учёных и Венского университета "Космизм и
новое мышление на Западе и Востоке" 1999
Мы знаем К.Э.Циолковского как изобретателя ракетного
двигателя. Менее известны его духовно-философские взгляды, побуждавшие его к
этим разработкам. Ракета никогда не была для него самоцелью, а мыслилась лишь
методом заселения Космоса (в частности с целью решения демографической
проблемы). А в смысле философии задача состояла в перемещении точки отсчета с
Земли к более масштабному видению: "Надо
идти навстречу космической философии"[1].
"Вопрос вопросов" Циолковского —
вопрос о причине и цели бытия: "зачем всё это?" Как все вопросы,
остающиеся без ответа, его можно назвать "ненаучным", и Циолковский
даже упрекал современную философию в том, что она боится искать ответ на него:
"Представьте себе Демокрита, который трусит!". Сам он ответил на него
в духе взглядов своего времени. Он считал себя материалистом: материя являлась
началом и концом его философии: правда, в форме перехода в энергию. И конечной
фазой эволюции он видел "лучистое
человечество": дух или разум, в материальном виде энергии заполняющий
собой всё космическое пространство.
Причина постановки вопроса учёного о цели
бытия также материалистична: по сравнению с бескрайним пространством вакуума,
материи в нём 10-28 в см3 — величина практически
случайная. "Космическое пространство материально пусто, за исключением
материальных следов в нём." "Вещество в космосе занимает исчезающе
малый объём... малые величины без остатка поглощаются большими ... случайная
величина может когда-нибудь исчезнуть... или преобразоваться в лучевую
энергию"[2]. Вектор в уравнении Е=МС2 направлен в сторону
Е.
Что касается мыслящей материи, она представляет ещё более незаметную величину по отношению к немыслящей. И всё же — раз сознание существует, значит, оно нужно природе. Для Циолковского доказательством онтологического статуса является неоспоримость наличного существования (это может напомнить принцип Гегеля, философа того же астро-психотипа Девы[3] "что разумно, то действительно, и что действительно, то разумно"): "Раз в природе есть мозговой аппарат человека, а для этого природе понадобились миллиарды лет, значит, он природе необходим, а не является только возникшим в результате долгой борьбы"[4] (отбора форм). Мы видим, что в этой, крайне последовательной, рациональности натуралистическая парадигма разворачивается к своей крайности: реалистической, иначе говоря, идеалистической парадигме, где сущее смыкается с должным,– и это закономерно.
Научная
очевидность малости, случайности и конечности материи подводит учёного к
вопросу вечности, который, согласно ему, в завуалированной форме, был поставлен
ещё древними, говорившими о "духовном мире, где нет ни слёз, ни
воздыхания, но жизнь бесконечная". Это идеал и самого Циолковского,
который он стремится обрисовать в своей утопии будущего. (Например, с точки
зрения отсутствия страданий жизнь должна не развиваться везде от нуля, а
привноситься где только можно в совершенных формах — ещё одна гуманная причина
заселить пустынный космос.) — Действительно,
эволюция настолько сложна, что почти уже непредставима для современного,
слишком практичного интеллекта, мыслящего моментом сегодняшнего дня, отчего в
массовом сознании она стала непопулярна, и её вытеснил миф происхождения
человечества путем палеовизита. Сам Циолковский его не придерживался, однако
указал на экономность такого типа распространения разумной жизни: не так есть,
но так должно быть. А как должно быть, так и будет, с точки зрения того абсолютизма
последовательно-рационального подхода, в котором Циолковский видел честность
учёного.
(Можно сказать, этот подход в целом являлся характеристикой русской и советской передовой естественно-научной мысли, в которой вдалеке всегда брезжил идеал. Её непроявленной в науке подоплёкой был момент перспективы, определяемой верой, и он всегда важен для самой мысли как её двигатель. Поэтому интересная тема – во что верили учёные, достигшие великих открытий: то, что эмоционально питало их мысль, чтобы поднять её до этих вершин, – это на самом деле существенная характеристика самой рационально-научной мысли.)
Как и древние, к вопросу бесконечности мы
обычно выходим через мысль о смерти. А вот что говорит о ней Циолковский:
"Многие предполагают, что мысль о
вечности обрывается на цветке, выросшем на могилке. Это поэтично, но ненаучно.
Такой кругооборот неоспорим, но он примитивен. Он ограничен только миллионами
лет. Это не космические масштабы. Это только поэтический символ. Отталкиваясь
от него, надо идти дальше."[5]
В своей картине мира Циолковский исходит из
свойств материи, которые последовательно-научно мыслятся едиными для микромира
и макромира, микрокосма и макрокосма. Частица обладает бесконечным временем и
беспредельным пространством (взгляд на её космический простор дает потрясающие
цифры: например, число планет — 100 млн на каждого жителя Земли). Уничтожимость
мира рождает образ пульсирующей Вселенной (от эфирного острова в виде аморфной
материи до спиральной галактики звёзд и обратно). Но через образ периодического
уничтожения материи мы приходим к её бесконечности. Наша жизнь продолжается в
материи и энергии частиц.
По Циолковскому, ещё одно свойство материи, —
чувствительность каждого элемента: отзывчива всякая частица Вселенной (у
мёртвого тела отзывчивость на внешнее даже выше, чем у живого, что
обуславливает его разрушение). Такое представление о материи снимает
противоречие мертвого и живого. В высокоорганизованных существах частица живёт
их жизнью, в неорганическом мире она как бы спит, находясь в глубоком обмороке,
небытии сознания. Это рождает образ бессмертия и блаженства жизни атома: он
"просыпается" через миллионы лет в более организованной форме материи: "Атом
всегда жив и всегда счастлив, несмотря на абсолютно громадные промежутки
небытия. А так как воплощения неизбежны, они сливаются в одну
субъективно-непрерывную прекрасную и нескончаемую жизнь... Вычисление
показывает, что в среднем надо сотни миллионов лет, чтобы он снова воплотился.
Это время проходит для него, как нуль. Его субъективно нет. Но земной шар будет
покрыт тогда только высшими формами жизни, и наш атом будет пользоваться только
ими. Значит, смерть прекращает все страдания и дает, субъективно, немедленное
счастье"[6].
Т.о. вся материя, даже неорганическая, потенциально жива (и её перевоплощение
рисует вполне православный образ воскрешения из мертвых). Циолковский считал,
что должны быть – и потому есть – другие разумные формы жизни кроме нашей,
отчего призывал внимательно относиться к необъяснимым явлениям (предвосхитив
идею НЛО).
Земля как живое существо — это ещё один из взглядов, к которому возвращается XXI век. Его наследует В.И. Вернадский в представлениях об эволюции Земли и роли человека в ней[7], в концепции ноосферы[8]. Для Циолковского эволюция сознания человека неизбежно приводит и остальные формы к большему совершенству, трансформируя мир, — хотя он видит это механистически, путем селекции наиболее сознательного. Можно сопоставить его взгляды с идеями другого ученого и мыслителя, развернувшего космическую картину будущего,— Тейяра де Шардена. Для последнего вектор эволюции проходит лишь через человека, развитие остальных форм замирает с его появлением: "Психогенез привёл нас к человеку. Теперь психогенез стушёвывается, он поглощается ноогенезом. С появлением человека Земля меняет кожу. Более того, она обретает душу... Все ценное, всё активное, всё прогрессивное, с самого начала содержавшееся в космическом лоскуте, из которого вышел наш мир, теперь сконцентрировано в короне ноосферы"[9].— При этом в человеке являет себя духовное совершенство природы в целом, а не узкая доминанта его мыслительной функции (как биолог Тейяр де Шарден видел, что всякая специализация является эволюционный тупиком, а новый вид рождается из формы, не теряющей изначальную широту своих признаков)[10].
Циолковскому, как и Тейяру де Шардену,
перспективу философских идей дали научные представления об эволюции, и
сопоставление их взглядов помогает увидеть разные грани актуальной в наше время
идеи выхода сознания за пределы существующего. Если де Шарден ставит акцент на
настоящем: эволюция обретает полноту и объём, высоту и глубину "здесь и
сейчас", в существующих рамках Земли (что отражает статику его знака Тельца
— здравомыслящее освоение уже данного), то перед Циолковским линия будущего
разворачивается в миллиарды лет постепенной жизни бесконечной материи, рисуя
картины тех сфер, к которым людям ещё только предстоит прикоснуться. Они могут
выглядеть утопически: в силу нехватки опытных знаний о том, что мы представляем
лишь умозрительно, но таков сам предмет, привлекающий Циолковского
(рациональная проекция жизни в будущее, доходящая до утопий, — органическая
черта мышления знака Девы: Кампанелла, Кондорсе, Л.Н.Толстой[11]).
Главная утопия Циолковского, которую он
описывает в фантастических рассказах о жизни на других планетах и астероидах, а
также доказывает с точки зрения физики и биологии — возможен организм с
самозамкнутым циклом, питающийся энергией звезд. Самоподдержание жизни
приближает нас к идее бессмертия (хотя Циолковский не настаивает на ней: всякая
система имеет свой конец). Но если Земля представляет организм, изолированный в
смысле жизни, то почему не возникнуть живым системам меньшего, и наконец,
человеческого размера — ведь, если вспомнить древние мифы, которые, быть может,
наука когда-нибудь докажет, человек подобен Вселенной? И новейшие физические
теории ее происхождения принимают антропный принцип (при выборе вариантов
развития Вселенная должна становиться такой, чтобы в ней на определенном этапе
допускалось возникновение наблюдателей).
Современная физика допускает и мысль, что
часть Вселенной может потенциально содержать ее всю: "Фридмонная и
планкеонная космологические модели вводят такие представления о соотношении
части и целого, которые во многом перекликаются с картиной взаимоотношения
монад (каждый фридмон для внешнего наблюдателя — частица, для внутреннего —
Вселенная). В плане созвучия идеям Лейбница можно интерпретировать также
развиваемые Х.Эвертом, Дж.Уилером, Б.де Витом концепции ветвящихся миров,
современные представления о частицах микромира как содержащих в себе в
потенциально возможном виде все другие частицы, понимание микрообъектов как
репрезентирующих мегамир и ряд других современных физических
представлений"[12].
Самозамкнутая система жизни внутренне
непротиворечива и в принципе возможна, Циолковский обосновывает её так: "Вообразим себе существо, прикрытое
прозрачной гибкой кожей, не пропускающей никакой материи. Под кожей находится
хлорофилл, как у растений, способный разлагать углекислый газ крови и другие
отбросы тела и образовывать кислород и другие питательные вещества... Если
бессмертно земное человечество, то почему не может быть бессмертно и единое
существо в своей прозрачной оболочке! Природа или разум человека со временем
могут этого достигнуть. Я уверен, что зрелые миры, вне земли, уже дали таких
существ: бессмертных, живущих солнечными лучами..."[13]
Тейяр
де Шарден также считал, что единица конкретного пространства отождествляется со
всем пространством в его совокупности: "Радиус действия каждого космического элемента должен быть продолжен до
крайних пределов мира"[14].
Эти идеи заставляют вспомнить современный физический образ голограммы, где
каждая из ее точек позволяет воспроизвести всю голограмму в целом. Если наше
сознание — в потенциале такая точка, то оно может воспроизвести сознание мира в
целом. Если центр личного сознания активен, он творит мир совершенно так же,
как его создал невидимый Творец, как бы мы его ни понимали.
Развитие невозможно без обмена. Однако: если у нас осуществляется обмен со средой ради поддержания существования, здесь жизнь замыкается сама в себе, полностью регулируемая. Обмен же продолжается на более высоком уровне — мысли (или "сверхжизни", если вспомить термин Тейяра де Шардена). Таким образом поддерживается необходимая для жизни гибкость и приспособление к окружающим условиям. Утопия, если мы представим эту устремлённую к вечности систему как по преимуществу сохраняющую себя (как кристалл неорганической материи). Мы должны представить её органически более активной и живой, чем мы сами.
Чтобы существовал самозамкнутый организм,
надо сомкнуть внутри него жизнь и смерть, органическое и неорганическое
(которые с точки зрения человеческой жизни сходятся лишь в пределе развития —
отчего мы и видим это утопией. Однако Циолковский меняет угол зрения, ставя в
центр аксиомы бытия не человека, а Космос). Уподобляя человека планете, мы с
очевидностью воплощаем принцип: микрокосм равен макрокосму. Сейчас мы порой
видим мир вокруг иллюзорным, и это говорит об иллюзорности нашего
"я". Для системы жизни, самостоятельно поддерживающей своё
существование (можно сказать — берущей его в свои руки с полной
ответственностью) бытие "я" и мир вокруг становится полностью
реальными. Можно сказать: ограниченным реальностью материи и сознания, от
которых невозможно ускользнуть.
По Циолковскому, эволюция идёт путём
объединения (что отражают передовые тенденции XX века и что согласуется с
идеями де Шардена о том, что индивидуалистическая тенденция к обособлению c
точки зрения эволюции дает мертвый кристалл — вместо живой клетки, способной к
развитию). Это прекращение войн и совместный технический рывок вперёд; резкий
рост населения в связи с улучшением благосостояния; преобразование суши,
атмосферы и океана; простор для развития общественных и индивидуальных
способностей человека, не приносящих вреда, и всемирные организации.
Как
утверждает и де Шарден, "двери в
будущее, вход в сверхчеловечество… только под напором всех вместе и в том
направлении, в котором все вместе могут соединиться и завершить себя в духовном
обновлении Земли"[15].
Ученый опирается здесь на прогрессивные тенденции мысли и преломление
гуманистических идей сквозь призму XX-го века, в целом характерное для науки. Это прекращение
войн и совместный технический рывок вперёд; рост населения в связи с улучшением
благосостояния; преобразование суши, атмосферы и океана; простор для развития
общественных и индивидуальных способностей человека, не приносящих вреда, и
всемирные организации.
Но
ключевой момент гуманизма Циолковского в том, что он служит обоснованием
космического будущего человечества. Учёный пишет о
громадных преимуществах жизни в Космосе, по сравнению с Землёй: это прежде
всего отсутствие природной непредсказумости (ведущей к отсутствию телесных
страданий). В космических кораблях, которые, по мысли Циолковского, должны
стать не местом исследований, но местом переселения и нормальной, комфортной
жизни, поддерживается постоянство климата, регулировка температуры и т.п.
Учёный даже предлагал отправлять в Космос наиболее больных людей, которые плохо
переносят силу тяжести, погодные перепады и нехватку солнечной энергии на
Земле. Расселение только по Солнечной системе, по его мнению, дало бы
существовать населению в 2 млрд раз более многочисленному, чем земное население, решив
демографические проблемы (которые ставит на вид Мальтус: при неизменных темпах
роста населения через 2000 лет вес человечества будет равен весу Земли, а через
5000 — весу солнечной системы). Т.о. главная цель
освоения Космоса — устранить недостатки жизни на Земле.
Решая основополагающий вопрос — о Причине —
Циолковский сравнивает Космос с кинокартиной, где ряд кадров разворачивается
автоматически, или с музыкой, которую рождает вращение пластинки граммофона.
Такое по-современному натурфилософское воззрение предполагает, что как причина
кино или музыки — в человеке-творце, так и причина Вселенной — за пределами её
самой. О свойствах причины можно судить по Космосу: это бесконечность,
жизнечувствительность (что вытекает из образа вечной жизни частиц),
постоянство, порождение и уничтожение материи, а также мудрость ("во Вселенной господствовал, господствует и
будет господствовать разум"[16]) и доброта, которая правит ею, в целом неся бесконечное
блаженство всем её частям. ("Если вы
в течении всей своей счастливой жизни мучились только одну секунду, можно ли
считать вашу жизнь неудачной. Так и Вселенную нельзя считать несчастной на том
основании, что какая-нибудь планета должна претерпеть сравнительно ничтожное
время муки самозарождения"[17].) На высших ступенях развития силы разума сопротивляются
природным катаклизмам, ограждая мир от бед.
Эволюция у Циолковского разворачивается поэтапно: сначала человечество "рождается" в Космос, потом сотни миллиардов лет происходит его расселение, достижение совершенства форм жизни и переход в лучевую форму. Одновременно присутствует спираль развития: человек, возникающий на следующем витке развития Космоса, не будет спрашивать: зачем существует этот мир, а будет это знать, и исходя из своего знания, строить мир по тому образцу, который сочтёт наиболее совершенным. Далее будет достигнуто такое состояние сознания, которое будет всё знать и ничего не желать — разум человека ныне считает его прерогативой богов. Представление Циолковского о лучистом человечестве и его идеал перехода материи в энергию можно считать обусловленным этапом развития атомной энергетики (расщепления ядра атома, необходимого для запуска ракеты).— Но с другой это образ повышающейся активности мысли и чувства, которые увеличивают и активность материи. В этом смысле эволюционные идеи Циолковского смыкаются с тем, как представляет скачок на более высокий уровень существования и Тейяр де Шарден: в силу возрастании активности сознания и плотности населения, притяжения и отталкивания сил на планете.
Идея "лучистого человечества" —
самая завораживающая идея Циолковского, которая ассоциируется с близким
современности образом ноосферы: и это самый глобальный образ ноосферы, который
когда-либо описывали мыслители. Если у Тейяра де Шардена рожденная жизнью
плёнка мысли покрывает лишь Землю, то у Циолковского единое сознание охватывает
масштабы Вселенной. "Человечество
как единый объект эволюции изменяется и превращается в единый вид лучистой
энергии, то есть единая идея заполняет всё космическое пространство. О том, чем
дальше будет наша мысль, мы не знаем. Это — предел её проникновения в грядущее,
возможно, что это — предел мучительной жизни вообще. Возможно, что это — вечное
блаженство и жизнь бесконечная, о которой писали древние мудрецы."[18]
Нельзя не отметить, что идеи Циолковского о мировой игре и мировой воле созвучны ныне популярным у нас восточным учениям (индуизму и буддизму). И судя по тому, с какой быстротой они у нас распространяются, реализуя идею спокойствия ума, знания и совершенства действия, быть может, этот идеал Циолковского осуществится быстрее, чем он полагал. Поэтому для восприятия наших дней сомкнутость эволюции в точку — трансцендентность и экзистенциальное наличие абсолютного центра, на котором настаивает де Шарден, — ближе. Преобразование и разума, и восприятия чувств, и материи вершится постоянно, подводя нас к будущему выходу за рамки существующего. Космизм, как и экзистенциальная философия, и наука XX в. побуждает мыслить самой существенной чертой человека его постоянное развитие, преобразование, переход — то, что он является открытой возможностью чего-то нового и неведомого: "Человек не центр эволюции, как мы наивно полагали, а что много прекрасней, уходящая ввысь вершина великого биологического синтеза"[19]. Хотя с точки зрения безопасности настоящего конечный триумф Апокалипсиса даже в мысли естественно отодвинуть на астрономическую величину, как это сделал Циолковский.
Тут можно ещё раз подчеркнуть, что Циолковский
был человеком духовным, но не религиозным, и согласно ученому, человечество
ожидает жизнь вечная в этом конкретно-вещественном мире, а не в потустороннем
мире души (который Циолковский рассматривает лишь как метафору чего-то ещё
недостаточно постигнутого). Как ученый XX века, он подчеркивает высокую роль
знания перед верой. "Человек
настраивается природой в определенном тоне, это безусловно мажорный тон,
требовательный тон, а не мольба о помиловании. Человек постепенно перерождается
— из жалкого просителя он становится в воинственную позу и начинает требовать:
дескать, выкладывай, мать-природа, всю истину. Так заявляет о себе новая
космическая эра, к которой мы подходим, медленно, но верно"[20].
Эти слова Циолковского сейчас приобретают
новую актуальность: когда мы вернулись к духовным ценностям от плоского
материализма и с этой позиции по-новому осознаём преимущества науки. Знанию
дано постичь будущее. Согласно Циолковскому, будущее знание не будет
пренебрегать ничем: ни данными религии, ни верованиями прошлого, ни творениями
учёных древности: "Даже вера в
Перуна и та пригодится. И она будет нужна для создания истинной картины мира.
Ведь Перун — это бог грома и молнии. А разве вы не поклонник атмосферного
электичества?". Научные факты могут помочь составить и уточнить
духовную, а не только физическую картину будущего. Это тот путь, который
прокладывал Циолковский, и в этом ценность наследия его идей.
Сегодня осознается необходимость
экологического образа жизни или экзистенциальная потребность в идеале, всё более
откровенная на фоне постмодернистского релятивизма ценностей и утраты смыслов
(как писал о ней Э.Фромм: "В
человеке нет другого столь же мощного источника энергии. Человек не свободен в
том, чтобы иметь или не иметь "идеалы", но он свободен выбирать между
служением власти и разрушению или служением разуму и любви. Все люди —
идеалисты"[21]. Философия космизма отвечает этим потребностям.
И сам практический вопрос о выживании
человечества, на фоне научных теорий об увеличении излучения и размеров Солнца,
сделающего через 3,5 млрд лет невозможной жизнь на Земле — или возможности уже
через 23 тыс. лет оказаться вблизи черной дыры: центра соседней Галактики
(созвездия Кассиопея), рисует освоение космоса и других планет как неизбежную
перспективу. Это потребует и биологического приспособления к иным физическим
условиям: необходимого изменения человеческой природы, и в целом означает
перспективу преображения жизни. Сейчас сложно представить, какого: но картина
совершенной внутренней самодостаточности человека при коллективном
альтруистичном объединении людей, нарисованная Циолковским, содержит в себе
истину. Ее проекция в духовную сферу: полная автономия личности как основа
подлинного единства человечества — верна и актуальна уже сейчас.
Сквозь материализм Циолковского просвечивает
духовная задача, что снова делает акутальной аналогию с идеями Тейяра де
Шардена: если мы живем лишь ради созидания материальной оболочки земли, которая
погибнет, это "страшное расточительство": "Пока наши построения всей своей тяжестью лежат на Земле, вместе с
Землёй они и исчезнут…"[22] Поэтому "какое
из человеческих творений имеет самое большое значение для коренных интересов
жизни вообще, если не создание каждым в себе абсолютно оригинального центра, в
котором универсум осознает себя уникальным, неподражаемым образом?"[23] Это — достижимый идеал и бесспорный образ человека
будущего.
Донося веяния начала века, Циолковский подает
пример мышления вне стереотипов, он преследует цель вывести познание за старые
рамки. Революционность его мысли связана с синтетичностью — использованием
разных линий знания. Он разрывает плёнку междисциплинарной замкнутости, и в
этом его положительная роль изобретателя-самоучки. При возможности критики с
разных сторон, его наследие доминирует над ошибками, и раскрепощенность его
мышления дала возможность увидеть принципиально новую картину будущего, хотя
она материалистична и опирается на конкретику. Если знание философов, как и
религиозное, часто примиряет с существующим, его научная перспектива будущего
будоражит: она будит поисковый инстинкт. Циолковский воплощает собой тот идеал,
о котором говорит и Шарден — человечество с космической страстью искателя.
Человек —
вне земли: эта картина рвёт с прошлым. Она отвечает требованию необратимости
эволюции, к гарантии которой стремится человек, согласно Шардену. Образы
будущего у Циолковского и Тейяра де Шардена дополняют друг друга как
экстенсивный, внешний путь развития материи (который демонстрирует разум) и
интенсивный путь внутрь неё — конвергенция духа (опирающийся на универсализм
жизни, к которому устремляет чувство). У обоих они явились следствием научного
подхода: наука совершила прорыв, от которого отстало бытовое сознание. Нынешнее
время затормозило научный прогресс, замкнув его в рамках материальной
обусловленности. Однако наступает время нового толчка мысли, когда проекции в
будущее станут востребованы.
к перечню философских статей автора
Семиры и В.Веташа «АСТРОЛИНГВА»