Философские статьи Сияны Щепановской (Пылай)

Сияна Щепановская

студентка философ. фак-та СПбГУ

(доклад на Днях Петерб.Философии 2013 г.)

«Философия – праздник свободы»

Философия – это праздник? В этом нет сомнения! Что за чудесные миры приоткрывает она, доходя до пределов и незабываемых мест человеческой природы.

Философия – самая конкретная, самая практическая из наук, ведь она обращена к духовному состоянию конкретного человека и относиться к его непосредственной деятельности, а именно деятельности с самим собой и над самим собой. Создание себя – вот самое благодарное из действий, самое яркое и живое, самое осознанное творение.

А что такое праздник? Это, в первую очередь, релаксация от обыденности. Все ждут выходных: дней, когда они будут отключены от обычного хода вещей, в видоизмененном мире, нарочно украшенном. Но, какая обыденность может быть у философа, который каждый день, проще или сложнее, смотрит на мир удивленно, открыто, или осознает основание того, что считает незыблемым (но всегда стремиться избежать догм), и происходит исчезновение обыденности как таковой!.. В этом смысле он всегда осознан и его восприятие настроено. Его взгляд – более или менее для него чистый – не может уже видеть мир как раньше (смутно), и нектар свободного дуновения ветра, как и упорно стоящий стул, не являются для него само собой ясным.

Такой взгляд может наполнять и истощать человека, как и любой праздник, но он несет с собой незабываемость, потому что это всегда событие: что-то свершиться, что-то свершается... Так, напрягшись, философ каждый свой день упорно старается сделать праздником, событием, деянием, что требует от него определенной настройки восприятия.

Люди имеют разные философские позиции, разные праздники. Но за всем этим разнообразием стоит одно незыблемо: напряжение, концентрация, осознанность; ощущается не-обычное волнение, даже трепет перед этим неизвестным, а значит происходит настройка внимание. Обыденность, рожденная из нашей надобности ориентироваться в окружающем нас мире объектов или же событий, — это виденье мира в целом, определенная схема, наполненная полуосознанным содержание. Но стоит приблизить и рассмотреть каждое из понятий, которое получилось при таком срезе — и размытость, ощущение "понятности", само-собой-разумеющегося заменяется бесконечностью и попыткой понимания, исходящей из самого себя. Можно усмотреть это на необходимым вопросом ориентации во внешнем мире — проблемой объективности. Философ делает выбор доверять или нет вещам (или точнее, своему восприятию их такими, какими он их видит, как вещи в себе и т.д.), окружающем его, когда он идет по улице или бездействует дома. Хотя бы в этом случае он уже не может принимать это как нечто само собой разумеющееся, просто потому, что такового для него нет. Все, что его окружает – предстает перед ним загадкой, непознанной тайной или удовлетворяющей его схемой, однако осмысленной и подтвержденной теми аргументами, что служат для него необходимым основанием так считать (напр., логическая доказательность или интуиция сути вещи, в Новое Время – рассудок, в Возрождение Н. Кузанский – разум и т.д.).

Интересно, какая из позиций более заостряет внимание? Если говорить о схеме, то она под собой имеет основание, и именно оно дает человеку право для себя принимать ее, хотя бы на время. Это содержание может думаться ясным и отчетливым, но может ли оно быть таковым до конца, до самого последнего понимания? Ведь погружаясь в какое-либо представление существующего, какую-либо мысль о нем, оно предстает бесконечным для нас, и постоянно ускользает, здесь можно вспомнить Н. Кузанского и Хайдеггера, по-разному приближающихся к бесконечности.

Проживание подобных концепций дает опыт, который необходимо сказывается на жизни проживающего каким-либо образом.

Интересно, что любая концепция может служить и необходимо служит этим опытом. Происходит это из-за схожести природы всех людей или от его хитрой пытливости – вопрос метафизического характера, разрешающийся, наверное, в синтезе обоих идей, однако от нашего восприятия, отношения к вещам зависит их вид, предстояние перед нами. Все, что нам является – является в представлениях, которые мы как-то изнутри наполнили, а значит, оно исключительно наше восприятие, в той или иной степени. За нашим взглядом стоит определенный опыт, хоть и за нашим миром живет определенный взгляд. У нас есть знание, что такое праздник, но мы все равно ожидаем его как нечто необыкновенное, выбивающееся из правил понятного. Мы проживаем день, наполняя его праздником. Мы, в конце концов, хотим существовать наилучшим образом, а разве можно реализовать это, если ты не способен сам устроить себе праздник?

Про существование много писали экзистенционалисты, и мне приятно вливаться в их волну, затрагивая это понятие. Экзистенция – праздник, даже если это ужас. Это – событие. Я, выйдя в ничто, начинаю видеть бытие. Каким образом это происходит? Это происходит посредством видения своих границ, когда человек, осознавая творимость всего окружающего мира собой, при этом остановлен границами собственного эго, которое защищая, закрывает от бесконечного источника знания, от того, чтобы быть Христом (Д.М. Достоевский, образ князя Мышкина, который не личность, но ее центр, ядро). Относясь к языку как живой речи, льющейся через меня постольку, поскольку я ощущаю мысль, которая подталкивается связями в сознании, я чувствую его грань, а значит, чувствую то, за что можно выйти и стать свободнее. Более того, можно стать совершенно свободным, абсолютно свободным. Мое понимание способа достижения этой свободы, или почему она возможна, близка, например, философии Фихте. Но встречается она, конечно же, еще и в индийской философии (в буддизме: например, в Тибетской книге мертвых). А именно — чувство полной ответственности за все, что происходит с тобой, так как происходит оно с человеком постольку и настолько, насколько он это воспринимает.

Праздник – это когда я свободен. Не свобода ли – всеми желанная сила, которая столь украшает праздник? Пусть она тяжела, если она как у Сартра, дает нам подвешенность и неопределенность сущности; но больше всего тяжела она своей легкостью, своей без-опорностью, в состоянии которой мы действительно способны отказаться от догм. Пусть она требует от нас не держаться ни за что и виснуть над бесконечностью и в нее лететь, но все равно наше стремление к ней не уменьшается! Ницше говорит о воле к власти, мне хочется сказать о воле к свободе! (Пусть не впервые). Что же движет человека, кроме желание освободиться, хотя бы от чужого ритма! Ну а если устраивает этот ритм – это не бегство, но желание быть свободным от свободы.

И не свобода ли это, осознавать, вокруг чего ты прибываешь, пока есть каким-то образом твое бытие, чем и почему движешься в разные стороны, ведь мы уже наполовину свободны от того, границы чего понимаем. Я же считаю, что движемся мы исключительно собой, например, своими бесчисленными представлениями, ведь внешние толчки требуют от нас восприятия их таковыми. Так что познание – стремление к свободе, и никак иначе.

Когда о свободе говорят как о вседозволенности, которая по природе скорее корыстна и диктуется эго или эмпирическим Я, они все равно что путают технически срисованное нечто от ума с произведением искусства. Ведь свобода существует сама для себя, а не для чего-то иного, как произведение искусства (ссылаюсь на Канта). Корысть противоположна свободе, хотя может идти параллельно с ней. Красота – это праздник, необычное, она помогает нам увидеть открытость нашего бытия себе самому. Корысть – признак излишней вовлеченности, красота – признак созерцания, она всегда свободна, это только ваш глаз. Красота есть для всех, она всегда дает нам стать свободным от наших несвободных от неосознанности понятий и корыстных движений. Она побуждает замереть и услышать ее. Услышать бессловесную поэзию затрагивающих нас форм, дышащих сквозь нас пейзажей. От них, конечно, тоже можно быть свободным, но и через них можно быть свободным. Ведь красота – это то, что дает выход за обыденность, освобождение от нее, и одновременно нечто дается вам как то, что стоит смысла, за чем стоит абсолютное значение.

Скажем поподробнее о свободе. Дело в том, что свобода предстает перед нами в двояком смысле, свобода в жизни и свобода от жизни. Свобода в жизни – это погружение в поток, живой и яркий, это греческий пафос и современная страсть. Свобода от жизни – это даже не атараксия, или атараксия в своем пределе раскрывающееся в ничто, видении невыносимой бессмысленности. Это попытка посмотреть со стороны на потоки, проходящие сквозь нас же, но одно без другого не дают познания, хотя это сочетание трудно достижимо, не дают понимания. Без нахождения в потоках (точнее, в них мы всегда – сознательного нахождения) и при тщательном их избегании, никакое познание невозможно, т.к. это материал жизни, пусть доступного нам необходимо только как материал нашего сознания. Стремясь к свободе, мы не отрекаемся от тела, но приближаемся к его ритмам, мы не избегает нашей логики, но понимаем ее законы и осознанно творим в ней, а также, конечно, стремимся превзойти их. Наши границы не ограничивают нас. Наши границы дают нам возможность воспринимать и понимать, возможность быть свободным. Только предметный и всегда способный расширяться, а значит незаконченный мир, дает нам воспринимать и чувствовать что-то, дает нам саму способность сознания как такового. Только когда мы внимательны, мы способны осознанно преодолеть частичность. Только когда мы в трепетном сомнении ждем бесконечности, мы переворачиваем в себе все с головы на ноги, а значит приближаемся к тому, чтобы стать философами. И это состояние, когда мы предвосхищаем открытие необычного – и есть самый настоящий праздник, риск бытия.